запомнят все равно, лучше было Соломоном себя назвать, но от Соломона потребовали бы строительства дворцов и явления могучих духов, а Хетум мог обойтись вещами поскромнее, да, а настоящее имя его, вместе со священнической приставкой «Тер» затонуло где-то в Средиземном море, когда венецианская посудина унесла его из Айаса не задаром, но вовремя. Следующее имя он потерял уже в Венеции, но оно было маленьким, временным и не считалось. А со своим не таким уж новым, царским, именем он шел в обнимку по Орлеану за недогадливым и неразумным клиентом, и тень его была частью орлеанской тени, и шагов его не услышал бы даже вор. Хотя в Орлеане трудно прятаться — мало домов, мало людей, все на виду. Одно слово, что столица…

Маг Хетум, наследник Древних, потомок ангелов, Видящий и Знающий, не прятался — просто обернулся в темный плащ, надвинул шапку на самый нос и опустил подбородок в складки плаща, заколотого отполированной до золотого блеска латунной застежкой. Шапка как шапка, серебряное шитье некогда было хорошим, да попортилось, мех был знатный, да повытерся, и бахрома на плаще была новехонькая, но дешевая. Обычный наряд не слишком бедного, не слишком богатого человека. Таких прохожих на улицах Орлеана — шесть на дюжину, и пусть не у всех носы горбаты, а волосы вьются крупными кольцами, но мало ли купцов, ростовщиков, лекарей со всех уголков обитаемого мира в городе Орлеане? По правде говоря, куда меньше, чем в Константинополе, Киеве или Новгороде, но больше, чем в Лютеции.

Клиенту нипочем не узнать в смуглолицем человеке, явно спешашем по делам, мага и потомка ангелов, дом которого он покинул совсем недавно, оставив Хетума в клубах благовонного дыма и мерцании таинственных светильников. Дикие деньги уходили на эти детали обстановки, просто неприличные — но и возвращались, пусть не сторицей, но не меньше пяти монет на одну вложенную.

Золотом одет маг Хетум, золотым дымом дышит, питается огнем, вином, благовониями и солнечным светом, но больше все же вином и благовониями. Что поделать, разбавлена в его жилах ангельская кровь человеческой, невозможно ему полностью насытиться тем, что есть чистые свет и тепло…

Дороги благовония и черное вино с Кавказа, с того места, куда некогда пристал Ковчег, но не дороже жизни, особенно — жизни длинной, человеческая в нее вмещается как крыса в змею.

Дорого и берет потомок Древних, за малую, но полезную часть своего искусства — верную и невидимую смерть. Невместно ему брать дешево и клиенты не спорят с ним, особенно после того, как золотыми ножницами отрежет он у них залог — прядь волос.

Нынче вечером на месте великого мага сидел его ученик и помощник, но в неровном свете и клубах дыма клиент даже не приметил разницы. Помощник, впрочем, смахивал на мастера — конечно, для взгляда аурелианцев что грек из Севастии, что уроженец Мелитены — на одно лицо. Забавно, что помощника, по здешним меркам почти что земляка и соседа, маг подобрал в Марселе — беженец из Камерино как раз подумывал, не податься ли ему поближе к дому…

Разговаривал помощник хорошо, торжественно, а «просматривать» Хетум ему не доверял — у Никоса-в-прошлом-Теофила вечно не тем голова занята была. Сам за ширмой стоял, смотрел, слова и жесты просеивал.

Сегодняшний клиент лгал. Клиенты всегда лгут и всегда одинаково. Этот просил яд, не простой, а особенный — на вещь. Отравить предмет, чтобы женщина, носящая его у кожи, скинула ребенка. Замужняя любовница, муж в отъезде, ребенка вывести не хочет, угрожает… Если сама умрет — ладно, но лучше, чтобы просто заболела и скинула.

Клиент говорил о любовнице, а Хетум видел: наследство. Наследство и не маленькое. Если ребенок родится, клиент потеряет много. У него уже сейчас есть столько, сколько у Хетума никогда не было — не умеют большие вельможи притворяться, думают, достаточно украшения снять, косметику смыть, одежду сменить. А вмятины от колец закрыть кольцами подешевле не все додумываются, этот додумался, но ширину нужную подобрать не сообразил. Шеей ведет — тяжелую цепь привык носить, а сейчас ее нет. Много примет, не нужно быть волшебником, чтобы их знать, любой уличный кошелечник их читает как мостовую.

К полуночи Хетум знал: тот, кто к нему приходил — не управляющий, не член свиты, а сам, собственной родовитой персоной знатный господин из ближнего круга герцога Валуа-Ангулема. Наверное, высокородный господин совершенно спятил, что потащился к магу сам, в одиночку, даже без оруженосца, слуги или хотя бы наемного охранника, да еще и переодевшись в бедного шевалье. Спятил — или очень опасался чужих глаз, настолько опасался, что в своем доме не нашел доверенного человека. И, спрашивается, из-за чего? У благородного господина нет родных братьев, нет соперников среди двоюродных, ничьи женитьбы, никакие дети не угрожают его благополучию, отец его давным-давно мертв. Если бы речь и впрямь шла о стерве-любовнице, ради чего рисковать, отправляясь в одиночку в дом со зловещей — Хетум очень старался, — репутацией?

К утру он знал, достаточно надежно, что и скандальной любовницы-то у высокородного господина нет. Есть у него костлявая старая жена, живущая в поместье, а сам господин уже не первый год навещает пухлую вдовушку-швею, купил ей домик… но вдовушка та вовсе не собиралась награждать любовника потомством. Может быть, имелись какие-то другие обстоятельства, скрывшиеся даже от глаз мага, быстро сдружившегося со швалью с орлеанского дна. Но все это не сходилось, не сочеталось между собой, а в зазоры дуло такой скверной опасностью, что Хетуму хотелось убраться вон из сытного и доверчивого города Орлеана.

А потом, возвращаясь домой трижды кружным путем, обходя лужи и опасные балконы, я никто, я нигде, нет меня, Хетум вдруг вспомнил, у кого есть замужняя любовница с мужем в отъезде… и кто может потерять права наследия, если у другой женщины родится мальчик. В любом из этих случаев, бежать нужно было, когда знатный господин еще только стучал в их дверь.

Тогда: коннетабль Анри де ла Валле

Анри, крестник короля, однажды стал Анри де ла Валле, королевским коннетаблем, и этот-то день своей жизни запомнил навсегда — а вот как он стал Старым Анри… не заметил. Старым Анри, Стариком де ла Валле и просто Стариком. Вот Генрих, Старый Король, сделался таковым в день, когда у его сына родился законный наследник. Коннетабль отмахнулся от досадливой мысли о том, что какой наследник законный — в некотором роде вопрос. Для некоторых. Анри Мишель де ла Валле знал ответ совершенно достоверно, как